много проблем. Да и культуру земную они, мягко говоря, не совсем понимают.
— Кто-то из людей и полукровок сказал, что это бред собачий? Или там из политических властей выступил против всего этого?
— После того, что случилось на стадионе? Никто не рискнул. Такие нападения были ещё несколько раз, хоть и не такие крупные. Дома самых бунтующих сжигают, но об этом мало где пишут. Хорошо хоть казни не ввели.
— А ты как? Твоя семья?
— Все нормально, относительно, хотя папа сказал, что на него иногда косо смотрят, но молчат, это главное. Что с мамой я не знаю, у неё же новый мужчина, у которого двое сыновей, она хочет наладить с ним полноценную семью, а для этого нужно попрощаться со старой.
— Зато папа любит тебя, это главное. У вас такие прекрасные отношения, признаться, иногда я немного завидовала вам.
— Тебя тоже любит, — тихо сказал Кристиан, который все время шел позади. Сестра его не услышала, ведь Паула тут же ответила ей, что мистер Файнберт все ещё хочет казаться более холодным, но на самом деле очень добрый и плакал как-то над грустным фильмом.
Когда они дошли до дома, она открыла дверь своим ключом и сказала разуваться, мыть руки и ждать ее на кухне. Правда, Кристиану она шепотом сказала принять душ, потому что от него очень сильно воняло, тот возражать ей не стал.
Признаться, душ даже немного взбодрил. Он давно не ощущал горячую воду на своём теле, которая с шумом падает под ноги, давно не видел мыла и забыл, когда вообще в последний раз пах им. После такого сразу ощущаешь себя свежим и словно отдохнувшим. Приподнятое настроение было до тех пор, пока он не провел своей рукой по запотевшему зеркалу.
Волосы были взлохмочены, а взгляд его голубых глаз — испуганным. На его шее все ещё осталось два следа от ремня, которые очень медленно сходили, а раны от ножа на теле выглядели отвратительно, потому что он вечно ковырял их, чтобы в дальнейшем мазь против образования шрамов подействовала — от этого, наверное, он занёс ещё больше разной инфекции. Кожа была почти серого оттенка, из-под груди выглядывали ребра, а мышцы потеряли свой былой объем, которым он мог гордиться. Ниже свой взгляд он решил не опускать, чтобы не увидеть то, из-за чего начал комплексовать ещё с начала прошлого учебного года.
Он начал быстро вытираться и надевать свежую одежду, чтобы поскорее забыть того урода, который был в зеркале. Это ведь не может быть он, так?
После этого он направился на кухню, где Паула давно достала их ужин — рис с мясным рагу. Селеста не начала есть, пока брат не пришел, правда, он сам этого не заметил. Быстро съев все содержимое и запив это соком, он спросил у хозяйки дома, где ему можно прилечь и отдохнуть. Паула ответила, что в той же комнате, в которой он спал в прошлый раз, и добавила:
— Ты не хочешь остаться и поговорить? Я знаю, ты долго пробыл под замком.
— Нет.
Кристиан ушел, не добавив ни слова. На этот раз его странное поведение бросилось в глаза, хотя за ним никто не пошел.
Он лег на кровать — мягкую, тёплую кровать, и повернулся лицом к солнцу, которое начало заходить. Тут было уютно — напротив кровати висела карта Альтатонии, а углы были забиты какими-то вещами. Занавески пропускали последние лучи солнца. Все было тихо и беззвучно, пока Кристиан не услышал звук колёсиков своего чемодана, которые катились явно в его комнату.
— Прошу, открой дверь, — услышал он голос Паулы и поспешил к двери.
Она волокла за собой его чемодан, а на её плечах был его старый рюкзак, который сестра не раз латала, потому что он любил заполнять его до краев.
— Могла бы меня позвать, — Кристиан снял с девушки свой рюкзак и взял чемодан.
— Думала, сама справлюсь. Ну и много же у тебя вещей! Хотя ладно, у Лесты их все же больше.
— Спасибо, дальше я сам справлюсь.
Он отправил все свои вещи туда, где они стояли в прошлый раз, но Паула не собиралась уходить.
— Ты уверен, что хочешь побыть один? Не хочешь ни о чем поговорить?
— Я что, настолько плохо выгляжу?
— Если честно, то да.
— Спасибо.
— Я не хотела обижать тебя, я хочу понять, что с тобой такое произошло.
Кристиан глубоко вздохнул и сел на кровать, Паула рискнула подойти ближе и сесть напротив него.
— Ну, понимаешь, сначала меня насильно затащили в тот дом, затем ударили много раз ремнем, а так же резали. После меня держали в вечном голоде, не подпускали к свету и ни к кому живому, а так же никто не удосужился даже написать и спросить, что со мной такое. И после этого сестра называет меня идиотом, который просто капризничает.
— Я писала и тебе, и Селесте, правда, и очень переживала, когда от вас не приходили ответы. Письма или перехвачивали или они не доходили. Я понимаю, такая обстановка очень сильно давит, но сейчас ты тут, далеко от сюда. Ты свободен. Забудь все то, что там было, это уже не имеет значения.
— Не могу забыть.
Он оглянулся на дверь — она была закрыта. Может ли он доверять ей? Какова вероятность, что она не ответит на его переживания так же, как и сестра?
— Просто понимаешь, — он начал говорить тише, — Когда заходил отец, он сказал, что хочет забрать Селесту с собой, в штаб Неизвестных. Там она типа в безопасности и много чего узнает. После он подошёл к ней, обнял, назвал «доченькой» и сказал, что они уйдут отсюда. А знаешь, что он говорил обо мне?
Он почувствовал, как его голос начинает дрожать, а на глазах могут выступить слезы, и отвернулся. Не хватало ещё плакать из-за какой-то ерунды, чтобы окончательно взволновать подругу.
— Говорил, что оставит меня на произвол судьбы, у крестной, — все же его голос сильно выдавал его. Паула взяла его за за плечи и наклонила голову в его сторону, но он уже начал рыдать, стараясь закрыть ладонями лицо, — Он сказал, что…что в колонии мне самое место. Прости…
В последний раз он рыдал так, когда друзья решили его игнорировать за плохой поступок. Одиночество вечно доводит его до таких крайностей, что
